Человек из дома напротив  - Елена Михалкова

Но сбросить этот факт со счетов он не мог.

Сергей машинально пожевал зубочистку, уколол язык и выплюнул.

– Расстроил тебя? – сочувственно спросил Урюпин.

– Озадачил. Убийцу, насколько я помню, не поймали?

Бывший следователь покачал головой.

– Нет. Искали на совесть, можешь мне поверить.

– Уголовное дело мне понадобится, – вслух подумал Бабкин.

– И не надейся!

– …если только Илюшин уже не отыскал нашего дурня… Что?

– Я говорю, можешь даже не дергаться. – Урюпин отправил в рот пельмень. – Ничего не слышал, да? Сидишь в своем частном сыске, все новости мимо тебя. У нас уже полгода новая метла. – Он назвал фамилию, смутно знакомую Сергею. – Метет так, что свист стоит.

– У нас? – усмехнулся Бабкин.

– У них, – поправился Урюпин. – Никак не могу отвыкнуть.

– Расскажи что помнишь, – попросил Бабкин и поискал глазами официантку. Все складывалось так, что сам Бог велел утешиться штруделем.

3

Серей вошел в квартиру Илюшина, открыв своим ключом. Они давно условились, что на время расследования комната Макара превращается в офис, и Илюшин обставил ее в соответствии со своими представлениями об идеальном рабочем месте. Иногда ему взбредало в голову сделать перестановку – чаще, чем хотелось бы Сергею, который только успел привыкнуть к лиловому креслу, как его сменило желтое, высокое, точно трон, в котором любой выглядел бы претенциозно и глупо, глупее, чем обгоревшие туристы в приморских городах, обряжающиеся в костюмы придворных и сажающие на шляпу с плюмажем обезьянку. Любой – но только не Макар.

Кроме того, Илюшин повесил на стену мишень дартс. Дротики он выкинул бестрепетной рукой, пояснив, что не любит острых предметов, и завел на столе пенал с тысячей обгрызенных карандашей. Бабкин предпочитал не думать о том, откуда он их взял в таком количестве. Эти огрызки, а также ластики, колпачки от ручек и прочие мелочи время от времени летели в мишень, а потом хрустели под ногами у Сергея; когда он пытался воззвать к совести Илюшина, тот посоветовал представить, что это ракушки на морском берегу.

Макар сидел за ноутбуком.

– У меня новости, – мрачно сказал он, увидев в дверях Сергея.

– У меня тоже, – в тон ему ответил Бабкин.

– Начнем с моих. Илья Евгеньевич Рытвин, тысяча девятьсот семьдесят четвертого года рождения, единственный собственник дома в поселке «Белая береза», в настоящее время проживает во Франции, куда выехал в ноябре прошлого года. На территорию Российской Федерации не возвращался.

Бабкин сел.

– Я только что имел с ним продолжительную телефонную беседу, – продолжал Илюшин. – Он клянется, что ключей нет ни у кого, кроме него и Сафонова. Верить ему на слово, конечно, нельзя, но факт остается фактом: сам Рытвин не мог развесить фотографии.

– Мог кого-то попросить, – без всякой уверенности сказал Сергей.

– Сбил Рытвин, подлец, нам все расчеты. Прибавь к этому, что у него нет другой недвижимости в России, вопреки тому, что мы с тобой предполагали, так что если он и заточил бедного Сафонова в подвале, как предполагает сестра, это не его подвал. В общем, все это осложняет работу на порядок.

– Это еще не осложняет, – заверил Бабкин, доставая блокнот. – Теперь слушай мою историю. В ноябре и декабре две тысячи девятого пять человек были зарезаны в подворотнях. Ты об этом что-нибудь знаешь?

– Никогда не слышал. Но, в общем, не вижу ничего странного. В Москве за сутки происходит от одного до пяти убийств. Какая-то часть из них пришлась на подворотни просто потому, что это удобное место для грабежей. Жертва начинает сопротивляться и все заканчивается печально.

– Я не совсем точно выразился, – сказал Бабкин. – Это были не подворотни. Это были арки. Одна – на Соколе, вторая – на Долгоруковской, третья – в Коптево и еще одна – в Астраханском переулке, за проспектом Мира.

– Ты перечислил четыре.

– На Долгоруковскую пришлось два убийства. Арки там расположены по левой и правой стороне улицы, почти напротив. В середине ноября убили девушку в одной арке, а две недели спустя – мужчину во второй. Во всех пяти случаях один и тот же почерк: нападавший бил жертву ножом в горло или в грудь, несколько раз.

– Все погибали на месте? – быстро спросил Макар.

– Хороший вопрос. Нет, двоих довезли до больницы. Там они скончались, не приходя в сознание.

– Значит, на них нападал не профессионал…

– На месте одного из преступлений нашли нож, но ни на шаг не продвинулись. Этих ножей в любом хозяйстве…

– Почерк одинаковый, места похожи, – пробормотал Илюшин. – Что насчет убитых?

– Никаких связей. Не знакомы, не ходили в один спортивный зал, не заканчивали одну школу, не приехали из одного города… И у них ничего не взяли.

– Или взяли то, о чем никто не знал, – задумчиво сказал Макар. – Дело так и осталось висяком?

Сергей молча кивнул.

– Какое отношение оно имеет к нам?

– Третий труп обнаружила Сенцова.

Бабкин сполна насладился вытянувшимся лицом Илюшина.

– Она и позвонила в полицию, – добавил он. – Урюпин рассказал, что когда Сенцову опрашивали, она выглядела до смерти перепуганной. Догадывалась, что всплывет убийство в парке и возникнут вопросы. Но она не была знакома с жертвой.

Он снова замолчал. Макар попытался выбить пальцами дробь по подлокотнику, однако бархатная обивка заглушила звук. Сергей мстительно ухмыльнулся: кресло ему не нравилось, но привычку Илюшина он не любил еще больше. Приятно было найти в чванливой мебели неожиданного союзника.

Он ушел на кухню и крикнул оттуда:

– Четыре трупа опознали, пятый – нет.

Включил чайник, вернулся в комнату. Илюшин пересел на стол и подпирал щеку с таким лицом, будто у него заныли зубы.

– Давай для начала поймем, кто эти четверо на фотографиях, – сказал он.

– Студенты, – пожал плечами Бабкин. – Однокурсники Сафонова. Нам и так это известно.

– Если бы все было так просто, их снимков не было бы в подвале.

4

Илюшин вышел на «Кропоткинской», улыбнулся проходящей мимо красавице и пошел своей дорогой, не замечая, что девушка смотрит ему вслед. Возле храма кружили туристы. Над туристами кружили голуби.

Чисто, прозрачно и ветрено. Макар взглянул на часы и решил, что есть время поздороваться с Петром Первым.

Металлический колосс, покрытый бронзой, вызывал у него теплые чувства. Когда-то, очень давно, мама плавила шоколад в кастрюльке и разливала по формам. Формочек было три: белка, медвежонок и солдатик. Белку фаршировали толчеными орехами. Медвежонку доставалась вареная сгущенка. А солдат всегда был пустым, потому что на третьем шоколадном уродце терпение мамы Илюшина заканчивалось.